Full Text

Пандемия новой коронавирусной инфекции негативно повлияла на состояние общественного здоровья и продолжает провоцировать напряжение национальных систем здравоохранения. Ограничения личной свободы, вызванные необходимостью соблюдения строгих эпидемиологических мер, экономические трудности, страх смерти, возрастающая неопределенность и многие другие последствия пандемии способствуют росту индивидуальных и массовых психопатологических явлений. В связи с этим опыт исследования психопатический эпидемий, полученный российскими психиатрами в конце XIX века, может быть полезен для изучения коллективных психопатологических реакций, вызванных последствиями пандемии коронавируса, а также социопсихологических факторов отношения к ней в массовом сознании, в том числе и его крайних форм – «ковидоистерии» и «ковидоскептицизма». Научный интерес к массовым психическим расстройствам в России стал возникать в конце XIX века[1]. Выдающийся российский невролог и психиатр В.М. Бехтерев отмечал, что психопатические эпидемии отражают, прежде всего, господствующие воззрения, распространенные в различные эпохи в разных местностях среди разных социальных категорий. Широко известная религиозная охота на ведьм, сопровождавшаяся пытками и сожжениями множества людей, принявшая в Европе в XV–XVII вв. значительные масштабы, оценивалась психиатрами XIX в., в том числе и российскими, как психопатическая эпидемия [1, с. 57–66; 2, с. 24–35]. В особый вид судорожных эпидемий Бехтерев выделял разразившуюся в Европе, начиная с 70-х годов XIV в. после разрушительной пандемии «Черной смерти», «манию плясок» – пляску Святого Витта и Святого Иоанна, тарантизм. В России конца XIX в. были описаны несколько психопатических эпидемий религиозного характера, таких как эпидемия малёванщины в Киевской губернии в 1892–1893 гг. [3], татарская психопатическая эпидемия в Казанской губернии в 1882–1885 гг. [4], супоневская психопатическая эпидемия Орловской губернии в 1898 г. [5, с. 732–758]. Более подробно мы остановимся на описании распространённых в России второй половины XIX в. эпидемиях кликушества, подробно изученной Н.В. Краинским [2], а также истерических эпидемиях мэнэрика и меряченья, происходивших на территории Северо-Восточной Сибири, описанных в работах А.А. Токарского [6], С.И. Мицкевича [7], Янковского [8, с. 602], Н.Н. Баженова [9, с. 273–277] и других. Крупный отечественный психиатр Николай Васильевич Краинский (1869–1951) в своей работе «Порча, кликуши и бесноватые как явления народной жизни» (1900) провел глубокий и всесторонний анализ кликушества, на основе изучения поведения кликуш и бесноватых в монастырях и церквях Москвы и Новгородской губернии, а также вспышки так называемой ащепковской эпидемии, возникшей в селе Ащепково Гжатского уезда Смоленской губернии (1889–1899), в ликвидации которой он принимал активное участие. Николай Краинский подробно описал механизм развития кликушества. Первый припадок этого расстройства в значительном большинстве случаев происходил в церкви. Наиболее типичным его проявлением являлся «крик на голоса», – симптом, от которого кликушество получило свое название. Крики кликуш пронзительно громкие, они напоминали всхлипывание, голоса животных, собачий лай, часто прерывались громким иканием или рвотными звуками. Во многих случаях припадок сопровождался группой двигательных симптомов. Крик, падение и двигательное возбуждение являлись наиболее существенными признаками припадка, продолжительность которого могла быть от 10 минут до 2–3 часов [2, с. 221]. Краинский Н.В. пишет, что кликушество было свойственно только крестьянскому населению и почти исключительно женщинам от 12 лет до глубокой старости. Расследование Н.В. Краинского показало, что несколько женщин, включая ту, с которой началась эпидемия, имитировали припадки. В основном же кликуши действительно страдали и не могли самостоятельно избавиться от навязчивых состояний. Примечательно, что работа Н.В. Краинского с каждой женщиной в отдельности с использованием гипноза приносила хорошие результаты, однако, социальное окружение заболевших ненамеренно провоцировало возникновение новых припадков, поэтому остановить распространение эпидемии удалось только с привлечением полицейских мер и угрозы госпитализации в психиатрическую клинику. Краинский Н.В. отмечал, что большое значение для понимания сущности кликушества является то, что в его основе лежит подражание патологического характера. Это подтверждается тем фактом, что кликуша всегда до мельчайших подробностей воспроизводит припадок в той форме, в какой она его видела у других больных [2, с. 227]. Краинский Н.В. был убеждён, что кликушество не является болезнью в узком смысле слова. Он называл его бытовым, социальным явлением жизни русского народа, которое основывается на глубоко укоренившемся в народном убеждении суеверии и вере в «порчу» и на религиозных верованиях. Масштаб распространения кликушества в России был огромен. Н.В. Краинский утверждал, что в конце XIX в. в России насчитывались тысячи, а, возможно, даже десятки тысяч кликуш. География распространения этого расстройства охватывала преимущественно Северо-Запад России, однако, оно было распространено и в Московской, Смоленской, Тульской, Курской, Новгородской, Вологодской губерниях, и в Сибири [2, с. 213]. Массовые психопатологические состояния, подобные кликушеству, в конце XIX в. наблюдали российские психиатры в Северо-Восточной Сибири. Выпускник Императорского Московского университета Сергей Иванович Мицкевич (1869–1944) почти шесть лет (1898–1903) провел в ссылке в Колымском крае. Важная особенность свидетельств С.И. Мицкевича заключается в том, что в отличие от своих университетских коллег, изучавших массовые психопатические расстройства на примере встретившихся в их практике нескольких заболевших, С.И. Мицкевич имел возможность погрузиться в образ жизни жителей Колымского края, выучить якутский язык, что позволило ему глубоко изучить проявления истерии среди населения, выявить их распространенность, подробно описать отдельные случаи. Это удалось ему сделать только после двух лет работы окружным врачом, так как местное население стыдилось любых проявлений психопатологических состояний, часто скрывая их. Мицкевич С.И. описал четыре формы истерии, сохранив их якутские названия: тарымта, ирер, мэнэрик и меряченье (эмиряченье)[2], две последние из которых встречались ему и другим исследователям в виде психопатических эпидемий. Мэнэрик (с якутского «бес», «дьявол»), будучи очень похож на кликушество, тесно связан с первобытными верованиями якутов, с шаманизмом: считалось, что припадок мэнэрика являлся проявлением порчи, поэтому справиться с расстройством мог только священник или шаман, избавив заболевшего от злого духа. Заболевание обычно развивалось у женщин после психической травмы (смерть родственников, развод). Сначала появлялись бессонница, плаксивость, повышенное сердцебиение, головные боли или головокружение. Через несколько дней развивался настоящий припадок, сопровождающийся судорогами, спутанным сознанием, галлюцинациями, выкрикиваниями. Характерным признаком припадка являлось ритмичное пение. Сила и продолжительность такого припадка бывали различны, от одного – двух часов до дня или ночи, причем явления то ослабевали, то усиливались. Припадок мэнэрика обычно повторялся в тот же день или через день, повторяясь потом время от времени, иногда 2—3 раза в год или чаще. С.И. Мицкевич отмечал, что некоторые женщины страдали от этого расстройства в определенное время года, например, весной во время вскрытия реки или же во время летнего солнцестояния, во время замерзания реки и т. д. [7, с. 10–11]. Иногда припадки мэнэрика разрастались до размеров семейных и даже родовых психопатических эпидемий. Одна из них произошла в течение 1899–1900 гг. в Верхне-Колымской части округа, затронув более двухсот человек из племен юкагиров и ламутов. Эпидемия началась с внезапного испуга у нескольких человек, вызвавшего припадки, повторявшиеся у многих каждую ночь, а у некоторых и днем, и ночью. Число больных постоянно увеличивалось. Больные скакали, плясали, пели, бросались в воду, залезали на деревья, бросались друг на друга с ножом. На своем пике эпидемия держалась около 3–4 месяцев; потом припадки возникали реже. Юкагиры были уверены в том, что эпидемия была вызвана порчей, наведенной на них шаманом из тундры. Облегчение больные получали только после причастия, поэтому в деревню несколько раз приглашали священника [7, с. 27–28]. Меряченье было еще одной формой массового психопатологического расстройства в Колымском крае. Первым в 1868 г. этот феномен описал Николай Иванович Кашин (1825–1872), пионер в области изучения краевой паразитологии Восточной Сибири. Через несколько десятилетий после этого о меряченье писали Янковский[3], Н.Н. Баженов, Н.И. Мицкевич. Ученик С.С. Корсакова А.А. Токарский (1859–1901) посвятил анализу меряченья как отдельного психопатического феномена свою докторскую диссертацию «Меряченье и болезнь судорожных подергиваний» (1890) [6]. Токарский А.А. определял меряченье как душевную болезнь, «которая характеризуется подражанием словами, жестами и действиями окружающих и неудержимым исполнением данных ими приказаний, причем психическая деятельность в общем остается нормальной» [6, с. 1]. Человек, страдавший от этого расстройства, чаще всего под воздействием испуга, впадал в состояние, в котором вне своей воли начинал подражать окружающим, причем не только людям, но и животным – собакам, скоту и т.д. Во время этого припадка заболевший безоговорочно выполнял приказания окружающих его людей, включая те, которые способны нанести вред ему или его близким – ударить или бросить собственного ребенка, положить себе в рот раскаленный уголь и т.д. Исследователи отмечали, что большинство страдающих от меряченья – женщины, однако, были замечены случаи этого расстройства и среди мужчин. Мицкевич Н.И. же не относил меряченье к особой болезни, он считал, что это расстройство представляет собой симптомокомплекс, развивающийся на почве истерической конституции [7, с. 29]. Он первым заметил, что необходимым условием развития меряченья является активное воздействие социальной среды. Расстройство всегда развивалось по одному и тому же сценарию: заметив у женщины первые признаки меряченья, ее знакомые и соседи осознанно дразнили ее криками и громкими звуками, провоцируя тем самым еще большее прогрессирование симптомов. Во время таких эпизодов женщина впадала в состояния оглушения, исступления, которые переходили в обмороки и тяжелые истерические припадки, восстановление от которых занимало неделю и больше. При дальнейших повторениях «сеансов» запугивания со стороны окружающих, рефлексы при аффекте испуга становились привычными и по мере повторения совершались со все большей легкостью и быстротой и все более выходили из-под контроля сознания [7, c. 32]. Баженов Н.Н. отмечал, что припадкам меряченья бывают подвержены группы людей, поэтому его можно отнести к категории коллективных неврозов или психических расстройств [9]. Эпизоды эпидемии меряченья описали Н.И. Кашин в 1868 г. и Янковский в 1885 г. Анализируя причины, способствовавшие распространению истерических расстройств и психопатических эпидемий, российские исследователи выделяли несколько групп факторов: образ и условия жизни, уровень грамотности, распространенность суеверий в регионе. Интересно сравнение анализа причин психопатических эпидемий в Колымском крае и описанного Краинским кликушества. Краинский Н.В. отмечал, что распространенность грамотности среди населения Ащепково была довольно широкой, его жители были зажиточными крестьянами с довольно высоким уровнем жизни. Однако это никак не препятствовало распространению и укреплению суеверий о порче и колдовстве среди жителей Ащепково, что позволило Н.В. Краинскому отнести массовые предрассудки и поверья к наиболее существенным факторам возникновения и развития психопатических эпидемий. Владимир Михайлович Бехтерев (1857–1927) в работе «Внушение и его роль в общественной жизни» отмечал, что психопатический механизм воздействия суеверий связан с внушением, которое он определял как «непосредственное прививание тех или других психических состояний от одного лица к другому» [1, с. 18]. Внушение есть ничто иное, как вторжение в сознание посторонней идеи без прямого непосредственного участия в этом акте личности субъекта, вследствие чего он становится не способным изгнать эту идею из сферы сознания даже при том условии, когда понимает ее нелепость [1, с. 18]. Критическое мышление перестает отбраковывать парадоксальные, нерациональные идеи, и субъект попадает в зависимость от ложного убеждения. Таким образом, российскими психиатрами Н.В. Краинским, А.А. Токарским, С.И. Мицкевичем, Янковским, Н.И. Кашиным, Н.Н. Баженовым, В.М. Бехтеревым и др. был исследован феномен психопатических эпидемий, распространенных на территории Российской империи во второй половине XIX в. Все эти расстройства объединял ряд схожих признаков: подобие симптомов в виде повторяемых припадков, сопровождающихся выкриками, двигательным возбуждением, иногда падениями; им были подвержены крестьяне, преимущественно женщины; способ их распространения был социально опосредованным. Опыт российских психиатров по изучению массовых психических расстройств на территории нашей страны во второй половине XIX в., на наш взгляд, может быть полезен для специалистов разных профилей, особенно в условиях негативных эффектов, вызванных распространением новой коронавирусной инфекции.

About the authors

E. L Panova

Peoples Friendship University of Russia (RUDN University)

Email: evepanova@gmail.com
Moscow, Russian Federation

References

Statistics